247


Примечание к с.19 "Бесконечного тупика"
"я совершенно согласен с Чернышевским" (Н.Бердяев)
В чем отличие журналиста от писателя? Журналист смешон, когда абсолютно серьёзен, фальшив, когда абсолютно искренен, и лжив, когда абсолютно правдив. Самые интимные строчки у журналиста самые фальшивые. Когда журналист начинает говорить от себя, он проговаривается.

Из "Русской идеи" Бердяева:

"Такие люди составляют НРАВСТВЕННЫЙ КАПИТАЛ (здесь и ниже крупный шрифт и примечания О.), которым впоследствии будут пользоваться менее достойные (?) люди. По личным нравственным качествам это был не только один из лучших русских людей, но и человек БЛИЗКИЙ К СВЯТОСТИ (вот как!). Да, этот материалист и утилитарист, этот идеолог русского "нигилизма" был ПОЧТИ СВЯТОЙ. Когда жандармы везли его в Сибирь, то они (имена? фамилии?) говорили: нам поручено везти преступника, а мы везём святого (где, когда говорили?). Дело Чернышевского было одной из самых отвратительных ФАЛЬСИФИКАЦИЙ, совершённых русским правительством (т.е. Чернышевский не был идеологом нигилизма и террора так, что ли?) ... Он ничего не хотел для себя, ОН ВЕСЬ БЫЛ ЖЕРТВА. (Ну да, слышали мы это: скромный, в потёртом пиджачке и кепочке на заводе Михельсона... Грехи на себя принял.) В это время слишком многие православные христиане благополучно устраивали свои земные дела и дела небесные (даже в конце 40-х Бердяев не удержался и по интеллигентской привычке пнул ногой "издыхающую гадину") ... Нужно читать письма Чернышевского с каторги к своей жене, чтобы вполне оценить нравственный характер Чернышевского и почти (везде это "почти") МИСТИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР его любви к жене (гм-гм, вот и соловьёвская "вечная женственность" появилась) ... Очень невыгодно было сравнение для христиан того времени, которые очень дорожили благами земной жизни и рассчитывали на блага жизни небесной ("хорошее повтори и ещё раз повтори"). Чернышевский был очень учёный человек ("большой человек"), он знал всё (так!), знал богословие (!!), философию Гегеля (!!!), естественные науки (читайте, читайте), историю (!!!!) и был специалистом (гм-гм) по политической экономии ... лично Чернышевский нисколько не был жёстким типом (как и Дзержинский), он был необыкновенно человечен (ну конечно же!), любвеобилен (хе-хе), жертвен ... Роман (с ударением на первом слоге) "Что делать?", признанный катехизисом нигилизма, был оклеветан (так!) представителями правого лагеря, начали КРИЧАТЬ (так в тексте) о его безнравственности те, кому это менее всего было к лицу (то есть "сам дурак"). В действительности мораль "Что делать?" очень ВЫСОКАЯ и уже во всяком случае бесконечно более высокая, чем гнусная (так!) мораль "Домостроя" (эка загнул!), ПОЗОРЯЩЕГО (??) русский народ". (Уф!)
Чехов писал в "Скучной истории", что начиная с 60-х годов ни одна русская книга не выходила без "но":
"Умно, благородно, но неталантливо; талантливо, благородно, но неумно, или наконец – талантливо, умно, но неблагородно".
И далее:
"(В иностранных книгах) не редкость найти главный элемент творчества – чувство личной свободы, чего нет у русских авторов. Я не помню ни одной такой новинки, в которой автор с первой же страницы не постарался бы опутать себя всякими условностями и контрактами со своей совестью. Один боится говорить о голом теле, другой связал себя по рукам и по ногам психологическим анализом, третьему нужно "тёплое отношение к человеку", четвёртый нарочно целые страницы размазывает описаниями природы, чтобы не быть заподозренным в тенденциозности ... Один хочет быть в своих произведениях непременно мещанином, другой непременно дворянином и т.д. Умышленность, осторожность, себе на уме, но нет ни свободы, ни мужества писать, как хочется, а стало быть, нет и творчества...

...Необычайная важность, игривый генеральский тон, фамильярное обращение с иностранными авторами ... Не только статьи, но мне тяжело читать даже переводы, которые делают или редактируют русские серьёзные люди. Чванный, благосклонный тон предисловий, изобилие примечаний от переводчика, мешающих мне сосредоточиться, знаки вопроса и "так" в скобках, разбросанные щедрым переводчиком по всей статье или книге, представляются мне покушением и на личность автора, и на мою читательскую самостоятельность ... Друг к другу и к тем писателям, которых они критикуют, относятся они или излишне почтительно, не щадя своего достоинства, или же, наоборот, третируют их ... Обвинения в невменяемости, в нечистоте намерений и даже во всякого рода уголовщине составляют обычное украшение серьёзных статей".

Это настроение, лишь мелькнувшее у Чехова как отзвук бесед с Сувориным и виртуозная упреждающая заглушка, очень было близко Набокову, стало его кредо.

<-- НАЗАД ПО ТЕКСТУ ВПЕРЁД -->

К ОГЛАВЛЕНИЮ РАЗДЕЛА