395


Примечание к №299
"Восточные сладости"


Несомненно, в неприятном реализме отечественной литературы сказалась полуазиатская природа русского мира. Константин Леонтьев интуитивно нашёл очень характерный образ:

"Когда Тургенев говорил так основательно и благородно, что его талант нельзя равнять с дарованием Толстого и что "Лёвушка Толстой - это слон!", то мне всё кажется - он думал в эту минуту особенно о "Войне и мире". Именно - слон. Или, если хотите, ещё чудовищнее, - это ископаемый СИВАТЕРИУМ во плоти, - сиватериум, которого огромные черепа хранятся в Индии, в храмах бога Сивы (т.е. Шивы). И хобот, и громадность, и клыки, и сверх клыков ещё рога, словно вопреки всем зоологическим приличиям. Или ещё можно уподобить "Войну и мир" индийскому же идолу: - три головы, или четыре лица, и шесть рук! И размеры огромные, и драгоценный материал, и глаза из рубинов и бриллиантов, не только ПОДО лбом, но и НА ЛБУ!!"

"...когда Пьер "тетёшкает" (непременно ТЕТЁШКАЕТ. Почему не просто "НЯНЧИТ"?) на БОЛЬШОЙ РУКЕ СВОЕЙ (эти руки!!) ребёнка и ребёнок вдруг МАРАЕТ ему руки - это ничуть не нужно и ничего не доказывает. Это грязь для грязи, "искусство для искусства", натурализм сам для себя. Или когда Пьер в той же сцене улыбается "своим БЕЗЗУБЫМ РТОМ". Это ещё хуже. На что это? - Это безобразие для безобразия. И ребёнок не ежеминутно же марает родителей; и года Пьера Безухова ещё не таковы, чтобы непременно не было зубов; могли быть, могли и не быть. Это уже не здравый реализм; это "дурная привычка", вроде привычки русских простолюдинов браться не за замок белой двери, а непременно "захватать" её пальцами там, где не нужно".

Такая, по выражению Леонтьева, "махровость" литературы совершенно не была свойственна Пушкину. У Гоголя же была в общем обусловлена художественными задачами. Можно добавить, что в последующем, видимо, произошло соединение пушкинского универсализма, масштабности с избыточностью гоголевского языка. Максимальным выражением этого процесса и был Толстой. Его мир по-пушкински широк, но по-гоголевски погряз в материи. Отсюда вывод:

"Великолепный и колоссальный кумир Брамы индийского стоит по-своему олимпийского Зевса ... Но вот в чём разница: можно восхищаться кумиром Брамы или Будды, можно судить по нему о МИРОСОЗЕРЦАНИИ индийских художников и жрецов, но нельзя ещё по этому величавому изваянию судить о ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЙ НАРУЖНОСТИ ЖИТЕЛЕЙ Индии; а по Зевсу, Лаокоону и гладиатору можно хоть приблизительно воображать внешность красивых людей древней Греции и Рима".


<-- НАЗАД ПО ТЕКСТУ ВПЕРЁД -->

К ОГЛАВЛЕНИЮ РАЗДЕЛА