Лицом всякого общества, творцом и выразителем его достижений, определяющим конкурентоспособность данного общества и его вклад в мировую цивилизацию является слой, представляющий совокупность лиц, обладающих сравнительно более высоким, чем рядовые члены общества, уровнем информированности (образования) и осуществляющих функции руководства, духовно-культового обслуживания и научно-технологического развития. Качественные характеристики такого слоя во многом обусловливают судьбу страны, ложные ориентиры и представления в этом отношении чреваты самыми тяжелыми последствиями для страны, ибо для исправления положения обычно требуются, как минимум, десятилетия. Блестящий расцвет русской науки и культуры в ХIХ веке был обеспечен людьми, объективно выдвинутыми теми принципами комплектования и существования элитного слоя, которые были заложены три столетия назад, тогда как удручающая серость последних десятилетий связана с целенаправленным принижением культуроносного слоя и фактическим его уничтожением - путем формирования такого его состава, который не способен выполнять свойственные этому слою функции.
Хотя трансформацию интеллектуального слоя при советском режиме в СССР можно рассматривать и как частный случай такой трансформации в массовом обществе вообще, советский опыт все-таки уникален. Прежде всего потому, что уникален сам тоталитарно-идеократический режим, сознательно ставящий одной из основных целей своего развития принципиальную ликвидацию интеллектуального слоя как социального и культурного явления. Соответственно и результаты, достигнутые на этом пути (пусть задача и не была выполнена в полной мере), обеспечили такой состав и качество интеллектуального слоя, которые заметно отличали советский вариант от иных, современных ему. Вот почему обращение к истории интеллектуального слоя в советское время представляет определенный интерес.
В традиционном обществе этот элитный по самой своей природе слой довольно четко отграничен от массы населения рядом формально-статусных показателей. В массовых обществах последнего столетия границы его размываются, однако он обычно продолжает пониматься как слой образованных людей, интеллектуалов. В советское время слой лиц умственного труда принято было именовать (в т.ч. и в официальных изданиях) также интеллигенцией, что входило в противоречие с известным с XIX в. определением последней как специфической общности, не только не совпадающей с кругом образованных людей, носителей отечественной культуры, но в известном смысле противостоящей ему. В настоящей книге, основанной преимущественно на советских статистических материалах, не представлялось возможным в полной мере абстрагироваться от этого термина, но следует иметь в виду, что во всех случаях, когда ниже речь идет об “интеллигенции”, имеется в виду совокупность лиц умственного труда в СССР. Конечно, выражение “интеллектуальный слой” также может показаться не совсем уместным, поскольку звучит излишне комплиментарно по отношению к абсолютному большинству советской интеллигенции, но речь, в конце-концов, идет не более чем о функциональной роли социального слоя. Строго говоря, ниже будут рассмотрены численность, удельный вес в населении, происхождение, благосостояние и социальный статус в СССР “образованного сословия” - совокупности лиц, которые, во всяком случае, по формальным показателям, выполняли эту роль в стране.
При всем разнообразии набора профессиональных групп, составляющих такой слой в том или ином обществе, положение его в социальной структуре подчиняется некоторым общим закономерностям. Прежде всего, высота статуса и степень материального благосостояния всякого элитного слоя обратно пропорциональна численности этого слоя и его доле в населении. Рост численности социальных групп, входящих традиционно в состав элитного слоя данного общества, всегда приводит к падению престижа этих групп, и средний уровень материальной обеспеченности большинства их членов также обычно понижается, подобно тому, как обесценивается значение, например, званий, наград и т.п. по мере увеличения числа их обладателей.
Вследствие этого доля элитных слоев в обществе более или менее константна и, как правило, не превышает 10%, а чаще составляет еще меньшую величину - 2-3%. Это обстоятельство обусловлено как биологически (лишь ограниченное число особей в популяции обладает определенным набором качеств, позволяющих им выполнять соответствующие функции), так и тем, что доля материальных благ, перераспределяемых для обеспечения их существования, также не беспредельна.
Селекция элитного слоя обычно сочетает принцип самовоспроизводства и постоянный приток новых членов по принципу личных заслуг и дарований, хотя в разных обществах тот или иной принцип может преобладать в зависимости от идеологических установок. При этом важным показателем качественности этого слоя является способность его полностью абсорбировать своих новых сочленов уже в первом поколении. При засорении интеллектуального слоя слишком большим числом лиц, не отвечающих по своему уровню задаче поддержания культурной традиции, он неизбежно деградирует и лишается в общественном сознании прежнего престижа, объективная “ценность” его среднего представителя понижается и возможности материального обеспечения сужаются.
В силу названных обстоятельств набор социальных групп, входящих в состав элитного слоя со временем может меняться. Определяющим является не абсолютный уровень информированности, а положение данной группы по этому показателю относительно других социальных групп, относительно среднего уровня данного общества. Поэтому, кстати, и сама по себе численность и доля в населении той или иной социальной группы, претендующей на вхождение в элитный слой, косвенно может свидетельствовать о своей к нему принадлежности (или непринадлежности). Доля лиц, чей образовательный уровень существенно отличается от общего, довольно постоянна и не превышает нескольких процентов, причем не зависит от “абсолютных” показателей. Понятия “среднего”, ”высшего” и т.д. образования вообще весьма относительны и в плане социальной значимости сами по себе ничего не говорят: при введении, допустим, “всеобщего высшего образования”, реальным высшим образованием будет аспирантура, если всех пропускать через аспирантуру, то “интеллигентами с высшим образованием” можно будет считать обладателей докторских степеней и т.д.
Важна прежде всего степень отличия уровня информированности “образованного сословия” от такового основной массы населения. До революции, скажем, уровень общей культуры выпускника гимназии или реального училища сразу резко выделял его из массы населения (и принципиальной разницы в этом отношении между ним и выпускником вуза не было), в советское же время такое отличие обеспечивали лишь несколько лучших вузов или аспирантура (не говоря уже о том, что прежняя “средняя” гимназия и по абсолютному уровню гуманитарной культуры давала несравненно больше, чем “высший” советский институт).
Поэтому естественно, что по мере увеличения в обществе численности социальных групп, члены которых в силу функциональной предназначенности получали какое-либо образование, те группы, для которых уровень необходимой информированности был наименьшим, постепенно выпадали из элитного слоя и сливались с основной массой населения. Так, если в свое время, допустим, мелкие канцелярские служащие, писаря и т.п. ,чьи занятия были привилегированны и чья численность ничтожна относительно всего населения, входили в этот слой, то в ситуации, когда т.н. ”белые воротнички” стали составлять до четверти населения, лишь высшие их группы могут быть к нему отнесены. По той же причине рядовой выпускник советского вуза занимает в статусном плане такое же, если не более низкое место в обществе, как не имеющий даже первого классного чина канцелярист в дореволюционной России.
Настоящая работа ограничивается рассмотрением фактического состояния советского интеллектуального слоя и не касается взглядов его представителей. Можно лишь заметить, что в последнее десятилетие, с ослаблением официального идеологического пресса, в печати получили весьма широкое распространение дискуссии “об интеллигенции”, отмечены попытки представителей интеллектуального слоя высказываться от его лица, сформулировать его корпоративные ценности и интересы, одновременно велись и разговоры о “возрождении России”, возвращении к ее культуре (что объективно немыслимо без воссоздания соответствующего интеллектуального слоя). При этом обращает на себя внимание, что, хотя понимание связи будущего России с восстановлением качества “сословия интеллектуалов” в ряде случаев и имеет место, над тем, насколько это вообще достижимо, есть ли хотя бы дрожжи, на которых могла бы возродиться прежняя культура, задумываются мало, потому что коренное отличие создавшего ее слоя от современного советского в полной мере не осознается. Тяжело дается и преодоление современным интеллектуалом сознания своей социальной неполноценности. Основой идеологии всякого тоталитарного режима является общеобязательный культ “простого человека” (именно это роднит казалось бы совершенно разные по устремлениям тоталитарные идеологии), и после десятилетий обработки в соответствующем духе, “работник умственного труда” до сих пор не осмеливается подняться до осознания противоестественности навязанных ему постулатов.
Главное же состоит в отсутствии преемственности между образованным слоем исторической России и современным, а именно социальная самоидентификация пишущих накладывает сильнейший отпечаток на освещение проблем бытия интеллектуального слоя. Старый интеллектуал (вне зависимости от его политических взглядов) и советский - совершенно разные люди. В дореволюционной России представитель образованного слоя рассматривался “простым человеком” (“мужиком”) как “барин” - будь то сельский учитель или губернатор. Интеллектуал же, созданный советским строем, есть по своей психологии и самоидентификации, в подавляющем большинстве, именно “мужик”. Но если прежний “мужик”, при всей неприязни к "барину", испытывал к дореволюционному интеллектуалу традиционное уважение (прекрасно отдавая себе отчет в существующей между ними разнице), то советский интеллигент такого уважения не испытывает, считая себя не менее "культурным" (да еще, пожалуй, - более, ибо советская культура, по его разумению, "выше" и "прогрессивнее") и своего сущностного отличия от него даже и не осознает, так как критерии этого отличия ему не ведомы.
Вот почему, даже несмотря на моду на дореволюционную Россию, ее образованному сословию не повезло на симпатии современных авторов. Неприязнь к нему просматривается очень четко в писаниях самых разных по взглядам авторов. Созданная им культура абсолютному большинству представителей советской интеллигенции чужда. Эта культура, неотделимая от своих создателей, все-таки аристократична. Аристократизм вообще есть основа всякой высокой культуры. Нет его - нет и подлинной культуры. (Вот почему, кстати, народы, по какой-либо причине оказавшиеся лишенными или никогда не имевшие собственной “узаконенной” элиты - дворянства и т.п., не создали, по существу, ничего достойного мирового уровня, во всяком случае, их вклад в этом отношении несопоставим с вкладом народов, таковую имевшими.) В нормальных условиях нация неизбежно выделяет свою аристократию, потому что сама сущность высоких проявлений культуры глубоко аристократична: лишь немногие способны делать что-то такое, чего не может делать большинство (будь то сфера искусства, науки или государственного управления). Не обязательно все такие люди должны принадлежать к аристократии по происхождению, но само наличие аристократической среды, соответствующих идеалов и представлений в обществе для стимуляции успехов в этих видах деятельности абсолютно необходимо. Общественная поляризация рождает высокую культуру, усредненность, эгалитаризм - только серость. Та российская культура, о которой идет речь, создавалась именно на разности потенциалов (за что ее так не любят разного рода “друзья народа”). Характерно, что одно из наиболее распространенных обвинений Петру Великому - то, что он-де вырыл пропасть между высшим сословием и “народом”, - формально вполне вздорное (ибо как раз при нем была открыты широкие возможности попасть в это сословие выходцам из “народа”, тогда как прежде сословные перегородки были почти непроницаемы), имеет в виду на самом деле эту разность.
Хотя культура образованного слоя дореволюционной России давно перестала быть господствующей, подспудное чувство неполноценности по отношению к ней порождает у члена современного “образованного сословия” даже иногда плохо осознаваемую враждебность. Лиц, сознательно ориентирующихся на старую культуру, среди нынешних интеллигентов относительно немного: такая ориентация не связана жестко с происхождением (создающим для нее только дополнительный стимул), а зависит в основном от предпочтений, выработавшихся в ходе саморазвития, а именно условия становления личности интеллектуала в советский период менее всего располагали к выбору в пользу этой культуры. Вот почему не приходится удивляться тому, что, даже пытаясь отстаивать свои корпоративные интересы, современный интелектуал менее всего склонен апеллировать к социальному статусу своих дореволюционных предшествеников. Поскольку же опыт “массового общества” не оставляет интеллектуалу никакой опоры, то разговоры о “приниженном положении интеллигенции” производят довольно жалкое впечатление. Но для того, что бы столь резко изменить статус и самосознание образованного слоя потребавалось приложить немалые усилия, опыт которых представляет несомненный интерес.
ПО ТЕКСТУ ВПЕРЁД -->