СЕРГЕЙ ВОЛКОВ. ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ СЛОЙ В СОВЕТСКОМ ОБЩЕСТВЕ

---

ГЛАВА 3.
Формирование советского образованного слоя и его состав.

3. Социальный состав советского интеллектуального слоя.

Придя к власти, большевики не располагали сколько-нибудь значительными кадрами преданной им интеллигенции, хотя, как известно, большинство их вождей являлись выходцами именно из этой среды. Как они сами считали, за установление советской власти боролось 1-1,5% всей интеллигенции (имеются в виду члены партии), а в партии она составляла тогда 5-7%. В Петрограде среди вступивших в партию с февраля до октября 1917 г. интеллигенты составляли 13,3%, а среди вступивших с 25 октября по 31 декабря - 27,3%; число это не очень велико. К 1922 г. в партии насчитывалось 1992 "служащих", вступивших в нее до 1917 г. и 7418, вступивших в 1917 г. (до октября) (248), т.е. сразу после переворота у большевиков было менее 10 тыс. "своей" интеллигенции. В конце 1917 г. в партии было 30-35 тыс. интеллигентов - 10% ее состава, в 1920 г. там насчитывалось 48 тыс. служащих и 25 тыс. интеллигентов, составлявших 25% партии (249). Среди руководящих работников коммунистов было 13,2%, среди специалистов - 5,1, среди канцелярских служащих - 4,2% (250). На 10.01.1922 г. служащие составляли 20,3% членов партии и 26,9 кандидатов - всего 22,4% (251).

К концу 20-х годов власти в основном добились снижения доли служащих в партии и представительных органах, хотя она еще оставалась довольно заметной. Знаменитая чистка партии в 1921 г. была, видимо, первой направленной акцией такого рода. Среди исключенных тогда было по занятиям: рабочих - 10,4%, крестьян - 30,1, военных - 7,1, конторских служащих - 15,1, младших служащих - 3,9, ответственных политработников - 7,3, ответственных технических работников - 11,1, прочих и неизвестных занятий - 15,6%. По происхождению и социальному положению: рабочих - 20,4%, крестьян - 44,8 служащих 23,8, прочих и неизвестного происхождения - 11,0% (252). Среди окончивших вузы в 1922-1926 гг. партийно-комсомольская прослойка составляла 3,2% (253). В целом по социальному составу (т.н. "социальное положение до революции") доля служащих и "прочих" в партии изменялась так:

На 1.01.1930 в партии по этому показателю ("социальное положение до революции") числилось всего 13,4% служащих и 1,1% "прочих". По роду занятий, однако, помимо рабочих и крестьян в партии числилось 28,2% служащих, 1,1 МОП учреждений, 5,6 учащихся, 8,0 военных, 1,2 безработных и 1,0 прочих (254). В русле этой тенденции находится и изменение социальной состава делегатов съездов (% служащих и "прочих") (255):

В результате "выдвиженчества" к моменту партийной переписи из 440,5 тыс. коммунистов-служащих бывших рабочих было 184 тыс., а крестьян - 56 тыс. т.е. всего 54,5% (256). В партийных органах служащие составляли в 1927 г. от 42% в высших до 20% в низших (см. табл. 106). (257)

После гражданской войны в России осталось не более 1,5-1,7 млн. лиц, принадлежавших к старому образованному слою, причем их социальный состав (по большевистскому определению "из буржуазии и мелкой буржуазии" при "сравнительно небольшой рабоче-крестьянской прослойке") при указанной выше численности партийных интеллигентов большевиков устроить не мог. Сколько-нибудь полных сведений о социальном составе образованного слоя в первые годы после революции не имеется, но он, разумеется. не был тождествен дореволюционному, поскольку, во-первых, уже успел пополниться советскими выдвиженцами, а во-вторых, место эмигрировавших и погибших заняли недавние учащиеся, причем в значительной степени низших учебных заведений (ранее, как правило, не дававших права непосредственного поступления на интеллигентские должности), состав которых отличался от состава гимназий и равных им заведений. Известно, например, что из имевшихся к 1921 г. учителей бывшими помещиками были 2,7%, крестьянами - 3%, рабочих - 0,2%, военными и торговыми служащих - по 0,8%, учащимися - 64,5%. Прочих и не указавших занятий было 28%, среди которых подавляющее большинство из духовенства (учитывая высокий процент лиц, получивших духовное образование) и "буржуазии" (258). Необходимо заметить, что понятие "старые специалисты" не совпадает с категориями "служащих" и "прочих" по "социальному положению" (это понятие в 20-30-х годах включало как социальное положение до революции, так и происхождение, и выходцы из низших сословий, получившие образование до революции, могли относиться советской статистикой к категории "рабочих и крестьян").

На протяжении 20-х годов социальный состав интеллектуального слоя менялся не очень быстро, так как чтобы из рабфаковца сформировать хоть сколько-нибудь приемлемого специалиста, требовалось 8-10 лет учебы, следовательно, рабфаковцы приема 1920-1921 гг. получали диплом где-то в конце 20-х. И действительно, к этому времени высшая школа выпустила только 5 тыс. специалистов из бывших рабфаковцев, а детей рабочих и крестьян, поступивших в вуз после школы, было тогда сравнительно немного. Так, среди окончивших вуз в 1924-1926 гг. выходцев из рабочих было всего 9,9%, из крестьян - 26,1%, а в целом чуть более 1/3; в то же время "прочих" было 12,1%. Среди инженеров, начавших работать в 1922-1929 гг. из рабочих происходило 15% и из крестьян 25%. По признанию советских авторов "в течение 20-х годов кадры советской интеллигенции хотя и пополнялись активно выходцами из рабочих и крестьян, но еще в своем большинстве дипломированные специалисты формировались в значительной степени из непролетарских слоев" (259).

Особенно это касалось наиболее квалифицированных кадров и в первую очередь науки, состав кадров которой в России всегда был достаточно элитарен. (Из 94 академиков с 1889 по 1914 гг. дворян было 56%, духовенства 12, чиновников - 10, иностранцев и их детей - 13, купцов 5, военных 2 и невыясненного происхождения - 1%; из 150 академиков с 1846 по 1924 гг. дворян было 82 чел., разночинцев (по дедам, отцы - уже дворяне) - 32, духовенства 22, купцов 8, мещан 3, крестьян - 3. (260)) Даже после революции, когда из старой интеллигенции этого уровня осталась едва ли треть, из рабочих и крестьян происходили только 18,6% научных работников вузов РСФСР (сведения о 12517 чел. на 1.06.1926 г.; см. табл. 107) (261) при 5,8% дворян (причем под "дворянами" в советской социальной статистике имелись в виду обычно помещики, а не все лица, формально принадлежавшие до революции к дворянскому сословию, т.е. те, отцов которых при всем желании нельзя было причислить к "трудовой интеллигенции".) Власти пытались изменить ситуацию через специально создаваемые заведения: комвузы и Институт Красной профессуры, но и там поначалу большинство составляли представители старого культурного слоя - в комвузах рабочих в 1924 г. было только 47%, а в Институте Красной профессуры - еще меньше (см. табл. 108) (262). Среди аспирантов РАНИОН рабочих и крестьян в 1924 г. было 20%, в 1928 - 42%. Всего же среди аспирантов в 1925/26 г. рабочие и крестьяне составляли 17,3%, в 1926/27 г. - 33,4% (263).

Придя к власти, большевики провозгласили в качестве основной линии "слом старого аппарата" и уничтожение чиновничества, но этот лозунг относился, естественно, к категории чистой демагогии, поскольку такой слом в принципе не может быть осуществлен без воцарения полной анархии. Поэтому, если были полностью заменены все силовые и юридические структуры", то остальные большевики в первые месяцы не только не разрушили, но и были весьма обеспокоены тем обстоятельством, что чиновники не желали с ними сотрудничать. Персонал их не только не был разогнан, как то должно было бы следовать из "сломных" лозунгов, но всеми средствами, в т.ч. и под угрозой расстрела, его пытались заставить работать по-прежнему. В конце-концов им это в некоторые степени удалось, и ведомства со всем своим составом продолжали функционировать (этот факт, впрочем, не помешал большевикам утверждать, что задача "слома" старого аппарата была успешно выполнена).

Правда, с первых дней переворота усилия новых властителей были направлены на выдвижение в аппарат представителей низших слоев в качестве всевозможных комиссаров и высших начальников, где те беспомощно барахтались в чуждой и непонятной им сфере деятельности. Но, поскольку подавляющее большинство во всех учреждениях составляли старые служащие, эти ведомства еще могли как-то функционировать. Комментируя это, Ленин заявил: "Бюрократия побеждена. Но культурный уровень не поднят, и поэтому бюрократы занимают старые места" (264). Материалы переписи служащих Москвы 1918 г. (табл. 109) рисуют следующую картину состава служащих по месту прежней службы: в общем числе по занятию до революции рабочие вместе с ИТР и служащими заводов и т.п. составляли в различных наркоматах от 0 до 10%, кроме того было некоторое число военнослужащих, "прочих и не служивших" и учащихся) (265).

Более того, большевикам приходилось мириться с наличием в учреждениях значительной доли их "классовых врагов" - представителей самых высших слоев русского общества. Так, на 15.12.1919 г. в наркомате продовольствия из 2996 рабочих и служащих среди 1445 чел., о ком имелись сведения, около 300 относились именно к таковым (среди них было 22 помещика, 23 купца, 2 фабриканта, 45 домовладельцев, 57 крупных чиновников, 38 генералов и офицеров и т.д.), еще 879 чел. было прочей интеллигенции и только 257 рабочих. Среди 232 ответственных сотрудников (заведующих отделами, подотделами и т.д.) к интеллигенции относились 188, среди 517 чел. средней категории служащих - 391. Это видно и по образованию: с высшим образованием было 241 (11,21%), средним - 889 (41,34%), низшим - 641 (29,81%), домашним - 88 (6,09%), малограмотных - 46 (3,19%). Почти 1/5 (228 чел.) составляли бывшие учителя (266). Это было типично и для других учреждений. Даже в НК РКИ в 1921 г. старых служащих было 86,9% при 11% рабочих и 2,1% крестьян (267). В 1924 г. был обследован Наркомзем (всего 795 чел.), где рабочих и крестьян оказалось всего 1,1%, зато имелось много дворян, помещиков и офицеров белой армии, особенно среди ответственных работников (11,3% дворян при 3% рабочих и крестьян). В результате проверки для ликвидации "нежелательных элементов" штат наркомата был сокращен на 40% (268).

Достаточно показательно происхождение высших руководителей государства в 1918-1920 гг. Из 55 членов СНК из рабочих происходило только 4 (7,3%), из крестьян - 6 (10,9%), зато из офицеров, служащих, интеллигентов - 28 (50,9%), из буржуазии 7 (12,8%), происхождение 10 (18,1%) неизвестно. Из 35 членов Совета Обороны соответственно 4 (11,4%), 3 (8,6%), 16 (45,6%), 3 (8,6%) и 9 (25,8%) (269). "Служащие" составляли большинство среди ответственных партийных, советских, профсоюзных и военных работников и более низкого уровня. В 1921 г. в 42 губерниях из 2254 таковых к ним относилось 882 чел. (39%), интеллигенции - 269 (12%), не указавших происхождения (что наверняка свидетельствует о самом "неподходящим" для большевиков) - 155 (7%), т.е. всего 1306 чел. или 58%, тогда как рабочих 812 чел. (36%). Среди коммунистов-руководителей губернского масштаба рабочие и крестьяне составляли меньше половины - 43%, причем из 536 партийных работников того же масштаба рабочих было 194 (36%), и крестьян 37 (7%), зато служащих - 188 (35%), интеллигенции 67 (13%) и не указавших происхождения 50 (9%) - всего 305 чел. или 57%. Среди всех ответственных работников, охваченных переписью 1921 г. (270) рабочие составляли 34,6%, крестьяне - 16,3, служащие - 29,7, "несамостоятельные" - 13,5, прочие и не указавшие происхождения - 5,9% (271). Данные достаточно красноречивы, учитывая, что речь идет даже не о специалистах, а о руководящих лицах большевистского режима. В 1920 г. представители образованного слоя составляли 18,4% даже среди среди делегатов уездных и 30% губернских съездов Советов (272). Служащие составляли 28,2% членов губернских и 26,4% уездных и городских исполкомов (см. табл. 110) (273). В 1922 г. служащие составляли 43,7% членов исполкомов Петроградской губ. и 44,1% в целом по РСФСР (274), в составе горсоветов их было свыше 40% (см. табл. 111) (275). Как показывают эти данные, в то время, когда решался вопрос о самом существовании советской власти, чем выше был уровень работников, тем выше среди них процент старой интеллигенции (в дальнейшем, когда опасность миновала, стали, напротив, выдвигать на самые высшие должности "классово-надежные" элементы, несмотря на их некомпетентность и неспособность).

Преобладали рабочие в этот период только в органах управления промышленностью и в руководстве предприятий (где осуществляли в основном "комиссарские" функции по отношению к ведущим реальную работу старым специалистам). В 1919 г. на национализированных предприятиях металлической промышленности из 529 членов заводоуправлений рабочих было 338 чел. (64%), а служащих 191 чел. (36%). В конце 1920 г. участие рабочих в органах управления промышленностью в среднем составляло 61,6%, но в основном они были сосредоточены на уровне заводоуправлений. Из 1786 ответственных работников промышленных предприятий РСФСР их было 1151 (64,4%), а из 2989 ответственных работников транспорта - 1600 (63%). Правда, в ВСНХ (его Главном и Центральном управлениях) подавляющее большинство - до 80% составляли старые интеллигенты (см. табл. 113), даже на предприятиях ВСНХ среди управляющих и председателей коллегий рабочие составляли лишь 33,5%, а среди помощников управляющих и членов коллегий - 38,5% (276). В последующие годы "выдвиженчество" как известно, распространилось особенно широко; "выдвиженцы" направлялись прежде всего в промышленность (277), и стали преобладать среди руководителей трестов и крупных заводов (278). Преобладали они и в учреждениях, служба в которых не требовала обширных специальных знаний (279).

В конце 20-х годов, когда положение советской власти окончательно упрочилось (и самое трудное по восстановлению экономики страны уже было сделано), она перешла к политике решительного вытеснения представителей старого образованного слоя (благодаря использованию которых ей только и удалось удержаться) из сферы умственного труда. "Мавр сделал свое дело..." Большевики более не нуждались в сколько-нибудь значительном числе таких представителей: после того, как была запущена и стала давать первые результаты машина для выделки "рабоче-крестьянской интеллигенции", опасность оказаться перед лицом массовой оппозиции со стороны интеллектуального слоя исчезла, и с нежелательными элементами его можно было не церемониться. Достоточно было сохранить несколько тысяч наиболее квалифицированных специалистов для подготовки тех, кто должен был прийти им на смену, и для работы на тех должностях, где полуграмотные "образованцы" справиться бы никак уж не могли. На большинстве же должностей последние вполне годились, поскольку неэффективность их работы, как и всей советской системы в целом, после того, как последняя была уже налажена, вполне компенсировалась раз и навсегда внушенным страхом и суровой дисциплиной.

Совершенно закономерно поэтому, что именно в это время, спустя десятилетие после переворота, когда большевики не опасались более за выживание своей системы, настало самое время рассчитаться с теми, кого ранее приходилось, скрепя сердце, терпеть. Ожесточенность репрессий, похоже, не в последнюю очередь была связана именно с последним обстоятельством. 1928-1932 гг. ознаменованы, как известно, массовыми репрессиями и повсеместной травлей "спецов" во всех сферах (в т.ч. и военной, именно тогда по делу "Весны" было уничтожено абсолютное большинство служивших большевикам кадровых офицеров), а на руководящие должности стали еще смелее выдвигаться неспособные управлять, но зато вполне лояльные "пролетарии", поскольку теперь их некомпетентность не угрожала так остро самому существованию партии и государства. Однако из-за недостатка чисто "своих" квалифицированных кадров советская власть до самого конца 20-х годов была еще вынуждена мириться с преобладанием в государственном аппарате старой интеллигенции. Хотя высшие посты все чаще занимали выдвиженцы и образованцы новой формации, задачей которых было не столько управлять, сколько "контролировать ситуацию" - следить за соблюдением интересов советской власти и лояльностью подчиненных, основная созидательная работа по-прежнему лежала на плечах всячески третируемых старых специалистов, самая квалифицированная часть которых относилась, как правило, к высшим слоям русского общества. В 1928 г. из старых кадров с высшим образованием 29,5% составляли директора, предприниматели и акционеры, а еще 49,3% занимали раньше руководящие должности (280).

Но некоторые изменения в социальном составе интеллектуального слоя к 1928 г. все-таки произошли. Обобщающих данных о его составе нет, но есть сведения о различных его профессиональных отрядах. Среди учителей, в частности, из рабочих происходило 5,3%, из крестьян - 48,2, из служащих 18,2 и из "прочих" - 28,3% (в "прочие" статистика включала лиц, т.н. "эксплуататорских классов", духовенства и иногда свободных профессий). В начале 1-й пятилетки среди ИТР выходцев из рабочих (главным образом за счет "выдвиженцев") было 38,7%. Примерно то же наблюдалось в других группах интеллигенции за исключением научных работников и профессуры. В это время в народном хозяйстве (без профобра, политпросвета, части торгового и управленческого персонала) работало 90 тыс. специалистов с высшим образованием, из которых 32 тыс. (36%) окончили вуз до революции. Из всей массы специалистов (в т.ч. и советской формации) из рабочих происходило 7 тыс. (около 8%), из крестьян - 16 тыс. (около 18%). Из 32 тыс. специалистов со средним специальным образованием получили его до революции 15 тыс. (26,7%). Из 41 тыс. техников, получивших образование в советское время, из рабочих происходило 8 тыс. (20%) и из крестьян - 10 тыс. (24,4%). В вузах и НИИ старые специалисты составляли 60% (281). В составе органов Советов "служащих" на 1929 г. насчитывалось в среднем 30-40% (см. табл. 112) (282). По некоторым данным, в 1929 г. рабочих и крестьян среди ИТР было едва 1/3 (283). В 1927 г., создав Промакадемию (где рабочие составляли 91%) (284), большевики пытались через нее подготовить кадры из рабочих для высшего звена, но к 1929 г. до этого было еще далеко.

В 1929 г., когда власти намеревались перейти к радикальным изменениям в составе интеллектуального слоя, была проведена перепись служащих и специалистов страны, охватившая 825086 чел. по состоянию на 1 октября (285). Ею был учтен и такой фактор, как служба в старом государственном аппарате, причем выяснилось, что доля таких лиц довольно высока. Здесь надо учесть, что, во-первых, старый государственный аппарат был сам по себе в несколько раз меньше, во-вторых, за 12 послереволюционных лет не менее половины его персонала должна была естественным путем уйти в отставку по возрасту, и в-третьих, он понес огромные потери в годы гражданской войны от террора и эмиграции. Приняв во внимание эти обстоятельства, можно сделать вывод, что подавляющее большинство чиновников, оставшихся в России и уцелевших от репрессий, в то время все еще служило в советском аппарате. Перепись насчитала их 74400 чел. Из всей массы обследованных интеллигенции и ее детей было 415042 чел., к которым следует добавить "прочих" (бывших лиц свободных профессий и собственников) - 21598 чел., а также не указавших происхождения 38162 чел. Всего, таким образом, лиц "нежелательных" социальной категорий насчитывалось 474802 чел. или 57,7%.

Однако этот процент следует признать сильно заниженным из-за включения в общее число таких категорий служащих, как рядовые милиционеры, надзиратели и т.п., которые, составляя как раз самые значительные по численности группы - до 1/4 общего числа, до революции не были занятиями образованного слоя. Поэтому среди них процент "служащих" ничтожен (среди милиционеров и надзирателей "служащие" и "прочие" составляли всего 16,5% при 21,7% рабочих и 61,8% крестьян), и за счет численности этих групп дает сильное понижение в итоге. Реальная картина, впрочем, выявляется при взгляде на состав конкретных ведомств. Представители старого культурного слоя составляли в союзных наркоматах около 80% и, как правило, около 60% даже на окружном уровне. Общая закономерность: чем выше орган управления, тем выше среди его служащих процент представителей старого образованного слоя (см. табл. 114).

В переписи выделены наиболее важные группы служащих: 1) высший руководящий персонал, 2) оперативно-руководящий персонал, 3) научные работники и специалисты без административных функций. Первая из них - та, куда в основном направлялись "выдвиженцы". Тем не менее даже в ней доля лиц старого образованного слоя почти везде преобладала, составляя на областном и республиканском уровне наркоматов 50-80%, а на союзном доходя кое-где до 100% (например, в Наркомфине 94,7%). В двух других группах, особенно в 3-й процент представителей старого образованного слоя был еще выше - как правило, 70-80 и 80-90% соответственно. Что касается общего управления (исполкомы и т.д.), то здесь процент "служащих" меньше половины только на окружном и районном уровнях (что сильно снижает общую долю, так как на этих уровнях было сосредоточено до 96% всего персонала общего управления). Обращает на себя внимание тот факт, что среди высшего персонала ВЦИК (т.е. 71 чел. высших управленцев) лиц старого образованного слоя 85,3%, столько же среди оперативно-руководящего персонала ВЦИК - 85,7%. В некоторых наркоматах представителей старой интеллигенции по 2-й и 3-й группам насчитывается до 100%. В Госплане доля ее составляла 79,3%, причем 13,6% служили в старом государственном аппарате. Вообще, процент служивших в старом государственном аппарате сильно разнится по ведомствам от 2 до 50%, причем наибольшее количество таких лиц служило в наркоматах всех уровней, особенно финансов и земледелия, а также в Госбанке. Большинство лиц с высшим образованием получило его до 1918 г. Ниже приводится сводная таблица (% "служащих" и "прочих" и их общее число) по общему и ведомственному управлению.

По некоторым ведомствам имеются сведения (хотя и разрозненные) о менее важных группах служащих - делопроизводственному, счетно-бухгалтерскому персоналу и т.п. Представление о их составе (% "служащих" и "прочих" и служивших в старом аппарате) дает таблица 115. В 1929 г. было обследовано также 25 заводов, 2 стройки, 6 трестов и все НИИ ВСНХ - всего 10 тыс. специалистов. Из них 30,7% были специалистами до революции (за исключением мастеров, техников и конструкторов - до 40%), в т.ч. из трестовского аппарата 61,6%. Среди этих старых кадров из рабочих происходили только 3%, при том, что из начавших работать до 1905 г. 33,2% были владельцами, директорами и акционерами предприятий. Среди послереволюционных специалистов рабочих оказалось: из начавших работать в 1918-1925 гг. - 6,9%, в 1926-1927 гг. - 8,7%, а в 1928-1929 гг. - 10,3%. Всего среди дипломированных специалистов они составляли 6% (286).

Положение в области социального состава специалистов не могло, естественно, нравиться властям, и было решено радикально его изменить уже за 1-ю пятилетку. Еще 1 июня 1929 г. на основании решений ХVI партконференции ЦИК и СНК было принято постановление "О чистке аппарата государственных органов, кооперативных и общественных организаций". В ноябре 1929 г. ЦКК приняла максимально ускоренные темпы чистки. Предполагаемые жертвы делились на 3 категории: по 1-й увольняли без права на пенсию, выходного пособия и с "волчьим билетом", вычищенные по 2-й могли устраиваться в учреждение другого типа или в другие местности, 3-я предполагала перемещение на низшие должности в любом учреждении. Жаловаться можно было только в РКИ, т.е. "разбойникам на разбойников". Хотя в инструкциях по "чистке" говорилось, что "бывших" нельзя снимать с работы только из-за их дворянского происхождения, но первые недели "чистки" показали, что комиссии, не вникая в работу обследуемых учреждений, основное внимание уделяли не улучшению работы аппарата, а выяснению происхождения служащих, т.е. все слова об "объективности" остались, естественно, словами, а цель была очевидна и организаторам, и исполнителям. Да иначе и быть не могло, ибо при подходе по принципу компетентности вычищены неминуемо должны были бы быть как раз рабоче-крестьянские "выдвиженцы", т.е. получилось бы нечто прямо противоположное тому, для чего затевалось все мероприятие.

"Чистка" носила поэтому характер откровенной травли "спецов" в самых грубых формах, причем для усиления морально-психологического она проводилась рабочими, специально для этой цели освобожденными от работы с сохранением среднемесячного заработка. По 40 учреждениям центрального аппарата СССР на время "чистки" было освобождено таким образом 1200 рабочих. В ходе "чистки" получило распространение так называемое "шефство" заводов над учреждениями, например завод АМО "шефствовал" над ВСНХ и т.д., причем "сознательные пролетарии" часто действовали самостоятельно. Например, рабочая бригада завода им.Фрунзе сократила аппарат Мосфинотдела на 57,8% "почти без помощи РКИ" (287). На практике это означало, что рабочие врывались в учреждения и выгоняли, кого считали нужным, даже без всяких санкций откуда то ни было, и руководство учреждения не смело сопротивляться руководствовавшемуся "рабоче-крестьянским правосознанием" пролетариату, слово которого было законом. Происходило примерно то же, что младшему поколению советских людей известно по "Великой культурной революции" в Китае.

Характерным примером является "чистка" Центросоюза, который "чистили" 100 освобожденных и 278 неосвобожденных рабочих, 276 "местных активистов" (в т.ч. специалистов) и 38 специалистов из других учреждений (всего 692 чел.). В результате их деятельности были вычищены и получили взыскания 739 чел., в т.ч.: министры царского и Временного правительств, городские головы, члены губернских земских управ, дети высших чиновников, аристократы, помещики, фабриканты, купцы, офицеры белой армии - 176 чел., бывшие меньшевики - 46, эсеры - 27, кадеты - 5, народные социалисты - 4, анархисты - 5, бундовцы - 23, других еврейских партий - 3, исключенные из ВКП(б) - 28, всего - 136 чел. В целом персонал был сокращен на 50% (осталось из 4236 2150 чел.) (288).

После четырехлетней кампании 15.07.1932 г. было, наконец, принято решение о ликвидации комиссий по "чистке", хотя персональным порядком увольнения продолжались. Более того, 26.12.1933 г. последовало постановление о передаче ряда постоянных функций, выполняемых сотрудниками аппарата, участникам "шефских бригад" для исполнения их в свободное время (практическое исполнение ленинского указания о кухарке, могущей управлять государством), так называемое "соцсовместительство". Оно приняло широкие масштабы, например рабочий стал совмещать свою работу с исполнением должности начальника металлосектора Наркомлеспрома и т.д. На 1.03.1934 г. количество подшефных учреждений увеличилось с 435 до 722, участников "шефства" с 7211 до 9837 и "соцсовместителей" с 5250 до 9892 чел. На ХVI съезде Орджоникидзе заявлял, что "высший управленческий персонал на 76% состоит из коммунистов и на 30-40% из рабочих" и предлагал "в большом количестве направить в аппарат детей рабочих из учебных заведений" ("Они грамотны, учились и могут быть прекрасными работниками") (289).

Поскольку вузовская политика, как бы ужесточена она ни была, не могла дать массового эффекта ранее 5-ти лет, развернулось массовое размывание интеллектуального слоя "практиками". В условиях, когда за пятилетие с 1928 по 1934 г. количество специалистов в народном хозяйстве возросло почти втрое - с 1,1 до 2,8 млн. (290), старые специалисты и выходцы из старого образованного слоя растворились в массе "выдвиженцев" и "образованцев", и к 1932 г. можно было с удовлетворением констатировать, что "специалисты из рабочих и крестьян составляют около 65%, т.е. вдвое больше, чем в 1929 г." (291).

Несомненно, что именно на рубеже 20-30-х годов действительно произошли коренные изменения в составе советского интеллектуального слоя, определившие всю его дальнейшую историю и сущность. И если перепись 1929 г. была сигналом к чистке и другим радикальным мерам (соответствующие рекомендации содержались в тексте, комментирующем ее итоги), то смотру результатов этих мер была посвящена аналогичная перепись на 1.11.1933 г. (292) Эта перепись охватила не менее 90% намеченных учреждений (в частности, органы Госплана - до райплана, а Наркомфина - до облфинотдела включительно). Не были охвачены все специалисты и руководители: 1) техникумов, средней и низшей школы, 2) лечебных учреждений, 3) предприятий торговли и общественного питания, 4) руководящие работники сельсоветов. В итогах переписи выделен только процент рабочих, поскольку прежде всего она должна была дать ответ, насколько быстро насыщается ими аппарат. Тем не менее, удельный вес старых специалистов и выходцев из образованного слоя легко представить, если учесть, что процент крестьян был примерно таким же, или несколько ниже, чем рабочих. Кроме того, перепись дает важные данные об удельном весе "практиков", лиц, окончивших вузы в 1-й пятилетке и проценте рабочих среди них. Кроме того, есть данные о доле рабочих в составе различных категорий служащих (см. табл. 116, 117, 118, 119, 120, 121).

Как можно заключить из приведенных данных, удельный вес старого образованного слоя (в т.ч. выходцев из него) снизился как в общем итоге, так и по отдельным категориям служащих и ведомствам. Однако даже на предприятиях он еще превышал в основных звеньях 50-60, а то и 70% и составлял не менее 40% в высших, т.е. в тех, которые в первую очередь заполнялись "выдвиженцами". Кроме того, общий процент рабочих сильно завышен из-за того, что в число обследованных включены мастера и десятники, т.е. те должности, на которых старые специалисты в советское время никогда и не работали (неудивительно, что там рабочих более 80%). Так как эта категория самая многочисленная, то, естественно, сильно влияет на итоговые цифры. Всего же процент рабочих в аппарате составлял 30,5% (262,5 тыс. из общего числа 861,4 тыс. чел.), крестьян, очевидно, несколько меньше, так как среди выдвиженцев их было только 10,3%. Так что старая интеллигенция по-прежнему составляла не менее половины всех служащих. Из специалистов с высшим образованием рабочих при этом было всего 11,3%, со средним специальным - 21,7%, хотя 45,2% специалистов с высшим и 55,7% со средним специальным образованием окончили учебные заведения в годы 1-й пятилетки, процент рабочих среди таких составил 18,8 и 26,5% соответственно.

Из таблиц хорошо видно, насколько интенсивно шло выдвижение за годы пятилетки: именно в эти годы оставили работу и стали служащими 53,6% всех "выдвинутых" рабочих. "Выдвиженцев" ставили обычно на директорские посты, где их главной задачей было проведение линии партии. Среди директоров 53 металлургических, 160 машиностроительных и 167 прочих заводов и 115 заведующих шахтами - всего 495 чел., 358 (72,4%) до 1917 г. были рабочими, 52 (10,9%) - учащимися, 2 - профессиональными революционерами. В 1918-1921 гг. 235 из них (47,5%) служили в армии, 84 (17%) были рабочими и 124 (25%) находились на руководящей работе. Из главных инженеров и техноруков в возрасте 40 лет и старше на руководящей работе до 1917 г. были 40%, а в 1918-1921 гг. - 70%. Что касается учреждений и ведомств, то в их аппарате рабочие по-прежнему составляли меньшинство. Даже в высшей руководящей категории их было в среднем меньше 20%, а среди основных категорий специалистов - в среднем менее 15%. Здесь выходцы из старого образованного слоя продолжали играть ведущую роль, составляя не менее 60-70%, причем в некоторых ведомствах - до 70-80%, а кое-где в высшем руководстве - почти до 100%. Так что к этому времени (хотя советские авторы с удовлетворением замечали, что "за это пятилетие улучшился социальный состав интеллигенции") (293) большевикам еще не удалось полностью достичь поставленной цели, но в ходе репрессий 1936-1938 гг. они значительно продвинулись в избранном направлении.

Положение с составом научных работников, в отношении которого тоже проводились специальные исследования и переписи, обстояло для большевиков наименее удачно. Все научные работники, утвержденные экспертной комиссией Цекубу и Секцией научных работников к 15.10.1928 г., были разбиты на три группы: А - выдающиеся и заслуженные, Б - имеющие самостоятельные работы, В - начинающие и готовящиеся, причем последние составляли свыше 60% (см. табл. 122) (294). В целом половина научных работников начала работать в советское время. (295) Но среди настоящих ученых картина была совершенно иная, с абсолютным преобладанием старых кадров: по группе А - 99,8%, по группе Б - 80% (см. табл. 123) (296).

Другое фундаментальное обследование научных работников было проведено в 1929 г. Оно охватило 1227 НИИ (более 90%) и 151 вуз (около 100%) - 30448 научных работников (что на 5 тыс. больше данных комиссии АН) и имело целью выявить степень лояльности ученых, для чего они были разбиты на 5 "кругов": I - с дореволюционным научным стажем, II - с послереволюционым стажем, III - окончившие к тому же советский вуз, IV - рабочие и крестьяне по социальному положению и происхождению, V - коммунисты. При этом лиц I круга оказалось 43,6% (в 1927 г.- 49%), причем среди руководителей НИИ - 57,4%, лиц II круга - 18,2%. Среди лиц III круга (38,2%) часть училась еще до революции и окончила вуз в самые первые годы советской власти. IV круг был ничтожен: к рабочим относилось 4,5%, к крестьянам - 17,5 (тогда как к служащим - 59,3 и "прочим" 18,7%). V круг составлял 10%, в т.ч. 8,9 в НИИ и 10,7 в вузах. По материалам общей переписи 1929 г. среди научных работников и специалистов во всех ведомствах удельный вес старого культурного слоя составлял более 80%, причем в большинстве ведомств 90-100%, а в НИИ и вузах даже в целом 86,6% (к тому же здесь оказался наивысший процент лиц, служивших в старом государственном аппарате - 19,5%, а по абсолютной численности таких лиц (9887 чел.) эти заведения занимали первое место. Соответствующим был и возрастной состав (см. табл. 124) (297).

"Чистка" 1929 г. затронула и эту сферу, и немало нежелательных для властей лиц было уволено и из научных учреждений. Для всеобщего сведения с торжеством объявлялось, например, кого уволила комиссия, работавшая в АН СССР, - среди них были: "бывший камергер Б.Н.Молос, его дочь - зав. типографией АН, чиновник особых поручений Путилов, личный секретарь императрицы Марии Федоровны гр.Ростовцев, дочь министра внутренних дел Дурново, Архангельский губернатор Шидловский, прокурор Нищенко, сенатор и тов.прокурора бар.Граве, отец и сын бароны Штакельберги, белый офицер Кнырко, директор общего департамента МВД Шишкевич, чиновник особых поручений при кабинете Его Величества Суходольский, камергер Шольц и другие лица" (298). Изменить состав научных работников большевики пытались и путем расширения приема в аспирантуру рабочих и крестьян, в чем за годы пятилетки вполне преуспели, сократив долю выходцев из образованного слоя среди аспирантов вузов за годы 1-й пятилетки с 54 до примерно 30% (см. табл. 125) (299). Но надо учесть, что в вузах тогда обучались не все аспиранты (в 1933 г. из 14800 аспирантов на вузы приходилось 8400), а в НИИ удельный вес выходцев из низов был несколько меньше, и, главное, в целом само число аспирантов было в те годы относительно невелико, и наука в основном пополнялась не за счет них; наконец, столь жесткий отбор просуществовал с 1933 до 1936-1937 гг.

Поэтому в целом на составе научно-преподавательских кадров мало сказались даже радикальные меры периода 1-й пятилетки. Даже в индустриальных вузах, где преподавательский состав традиционно отличался несколько меньшей элитарностью, между 1929 и 1933 гг. доля старого культурного слоя составляла по РСФСР 83,6, а по УССР 87% (см. табл. 126) (300). Результаты переписи 1933 г. свидетельствуют, что в НИИ и вузах разных ведомств рабочие составляли всего 8,2% (см. табл. 120), причем среди некоторых категорий научных работников - 3-4%. В АН СССР, считая и обслуживающий персонал, рабочих было только 6,1%, и даже в вузах ЦК ВКП(б) - 16,1%. В науке к тому же относительно в большей мере приходилось считаться с желанием самих ученых передать эстафету достойным людям. Не случайно газеты 20-30-х годов были полны возмущенными репликами о том, что старые профессора "зажимают" "выдвиженцев", проталкивая своих учеников.

Данные о социальном составе интеллектуального слоя в середине и конце 30-х годов отсутствуют, но в свете изложенного утверждения о том, что в 1936 г. 80-90% интеллигенции происходило из рабочих и крестьян, представляются сомнительными (301). Более вероятно мнение о 20% старой интеллигенции к самому концу 30-х годов (т.е. получившей образование до революции), но не всех выходцев из старого культурного слоя, доля которых могла простираться до 25%, учитывая, что контингенты выпускников 20-х годов, среди которых дети интеллигенции составляли значительный процент, несопоставимы с выпуском 30-х, где они были в абсолютном меньшинстве.

Относительно социального состава интеллигенции в 40-50-х годах надежных данных нет, так как в статистике он никогда не отражался и исследований на эту тему в то время не проводилось. Встречалось утверждение, что к концу 50-х гг. интеллигенции на 75-80% состояла из бывших рабочих и крестьян или родившихся в их семьях, но чисто декларативное (302). К этому времени абсолютное большинство даже специалистов высшей квалификации окончили вуз после революции. К 1947 г. только 11,1% профессорско-преподавательских кадров получили высшее образование до 1918 г., 5,2% - в 1918-1923 гг., а 73,7 - после 1924 г. (10% - не установлено). После революции окончили вузы 77% докторов физико-математических наук, 68,81 - медицинских и 57,5 - технических (303). Однако среди получивших образование сразу после революции (до конца 20-х годов) было достаточно выходцев из старого культурного слоя, и к этому времени в составе интеллектуального слоя уже находилось и некоторое количество советской интеллигенции второго поколения.

В 60-е гг. вопросы социального состава интеллигенции стали предметом исследований, и в печати появились некоторые данные, полученные в ходе частных обследований (табл. 128, 129, 130, 131, 132, 133, 134, 135, 136, 137) (304). Они принципиально друг от друга не отличаются, хотя носят выборочный и случайный характер: получены, в частности, по разным группам интеллигенции Урала, по творческой интеллигенции Белоруссии (табл. 134) (305)и аппарату одного из исполкомов райсовета Ленинграда (табл. 127) (306). Обычно доля выходцев из служащих и специалистов составляет примерно треть (307) (среди лиц с высшим образованием - около половины), достигая среди лиц творческих профессий 70-80%. Состав специалистов по происхождению сильно зависит от степени квалификации (чем он выше - тем больше выходцев из интеллигенции), возраста (четко прослеживается закономерность: больше всего выходцев из образованного слоя среди лиц моложе 30 лет, затем - старше 40 и меньше всего в группе 30-40 лет, т.е. поступавших в вуз в конце 20-х - 30-х годах), а также от национальной принадлежности и региона (в Москве, Ленинграде и в целом РСФСР доля выходцев из интеллигенции выше, в Средней Азии и на Кавказе - ниже).

За 70-е годы имеются данные регионального исследования, которые относятся, однако, только к молодым специалистам. Ссылаясь на них, советские авторы писали, что "примерно половина отрядов интеллигенции, сформировавшихся к 70-м годам - дети рабочих и крестьян" (308). При всех недостатках, эти данные хорошо показывают по меньшей мере две тенденции: 1) выходцы из образованного слоя составляли большинство во всех отраслях, связанных с творческой деятельностью, причем чем выше ранг заведения, тем выше их удельный вес - от 47,8% среди ИТР предприятий, до 81,2% в академических институтах (см. табл. 138, (309)а также 139, 140, 141) (310); 2) к управленческим должностям, особенно высшего звена, (где их всего 12,5%), их старались не допускать, зато они составляли подавляющее большинство среди старших инженеров и ученых (см. табл. 142) (311), проявляя соответствующую ориентацию еще в вузе (см. табл. 143) (312).

В 70-е и первой половине 80-х годов был обнародован и еще целый ряд данных, полученных в ходе отдельных исследований, в большинстве случаев показывавших весьма низкий удельный вес выходцев из образованного слоя среди интеллигенции - как правило, до 30% (313) (см. также табл. 144-145) (314), в отдельных случаях - свыше 40% (315). Сельская интеллигенции в основном пополнялась молодежью рабоче-крестьянского происхождения, тогда как большинство выходцев из семей интеллигенции предпочитало после учебы оставаться в городе (316). По данным всесоюзного исследования 1982-1985 гг. 32,4% служащих и специалистов происходили из своей группы (37,2% из рабочих, 26,3 - из колхозников, остальные не ответили), но при этом среди специалистов из работников умственного труда происходили 2/3, причем обнаружилось, что по мере перехода от старой к самой молодой когорте доля "служащих из служащих" вырастает в 1,7 раза (317).

В обобщающем труде начала 80-х годов советские философы, ссылаясь на ряд отрывочных данных, проводили, естественно, мысль о том, что "рабочий класс является основным поставщиком квалифицированных специалистов - ученых, руководителей производства, государственных и общественных деятелей (318). Но и им приходилось признавать некоторые очевидные вещи: "Обращает на себя внимание то, что некоторые профессиональные группы интеллигенции (отдельные профили научных работников, врачи) в течение ряда лет воспроизводятся преимущественно выходцами из своей среды.... Как правило, чем выше по квалификации слой научных работников, тем выше и удельный вес выходцев из семей работников умственного труда" (319).

Последнее, впрочем, было совершенно естественным, ибо и ориентация на занятие более сложной деятельностью у выходцев из образованного слоя была обычно выше. Если из выпускников инженерных вузов (опрос 1500 чел.) на науку в целом ориентировано 39,1%, то у выходцев из семей научных работников - 62,3%. Ориентации на успех в науке ("стать крупным ученым, изобретателем") придерживались 15% выходцев из специалистов , 13,5 служащих , 6,5 рабочих и 7,1 крестьян. В престижных тогда сферах деятельности (наука, конструирование) выходцев из специалистов занято было вдвое больше, чем в непрестижных (производство) - 67,8 и 32,2% соответственно; у выходцев из служащих эти показатели составляют 59,2 и 40,8%, рабочих - 51,9 и 48,1%, крестьян - 51,4 и 48,6%. На "отлично" защищали диплом 53,3% детей специалистов, 52,7 - служащих, 41,4 - рабочих и 36,4% - крестьян (320). О весьма высокой доле выходцев из образованного слоя среди научных работников свидетельствуют практически все публиковавшиеся данные. В частности, в СОАН (1976 г.) из него происходило 70% научных работников (321), в ЛОАН и среди преподавателей технических вузов Ленинграда - более 60%, среди аспирантов ЛГУ- 75,4% (322). Если в целом слой специалистов пополнялся из образованной среды меньше, чем наполовину (особенно ИТР предприятий), то сотрудников конструкторских подразделений - почти на 60%, сотрудников отраслевых НИИ - до 70%, академических институтов - более, чем на 80%.

Научная среда из всех профессиональных групп интеллектуального слоя, по-видимому, в наименьшей степени отвечала советским представлениям о "правильном" социальном составе. Например, среди востоковедов всех специальностей (историки, филологи, экономисты), работавших в 1917-1991 гг., несмотря на значительную долю "национальных" кадров Закавказья и Средней Азии (с существенно более низкой долей выходцев из интеллигенции), из образованого слоя происходили 76,3% (см. табл. 187), причем доля выходцев из этой среды не опускалась ниже 57-59% даже в поколении родившихся в 1901-1920 гг.; среди родившихся в 20-е годы она составила 3/4, в 30-40-е - превышала 80%, а среди самого молодого поколения - родившихся в 50-х годах (т.е. третьего поколения уже советской интеллигенции) - составила 92,7% (без учета "национальных кадров" даже 94,6%) (323). Причем ряд научных отраслей (например, физико-математические или медицинские) отличался еще более высокой долей выходцев из интеллектуального слоя.

Социальный состав научных работников находился, как правило, в прямой зависимости от их качественного состава: чем последний был выше - тем выше и доля выходцев из образованного слоя (худшая часть научных сотрудников пополнялась обычно за счет лиц, списанных с производства и партийно-советской работы, а среди этой категории выходцев из интеллигенции было относительно меньше). Однако он не мог саморегулироваться; единственным временем действия мало-мальски разумной системы замещения научных должностей был период с 23.12.1955 до 12.05.1962 гг., когда "в целях своевременного освобождения от работы нетворческих и бесперспективных в научном отношении работников" была введена система периодических конкурсов на занятые должности заведующих отделами, секторами, лабораториями и старших научных сотрудников (324). Попытки самих ученых освободиться от балласта, засоряющего их ряды, столкнулись с нетерпимым отношением администраторов (325). Едва ли можно сомневаться, что при последовательной линии на освобождение научных учреждений от наименее дееспособной части их сотрудников, состав оставшихся характеризовался бы еще более высокой долей потомственных членов образованного слоя. Не исключено, что именно это обстоятельство послужило причиной позиции руководства (учитывая, насколько вообще большое значение придавалось в СССР "правильному" социальному составу элитных групп общества) (326).

Обобщая вышеизложенное, можно констатировать, что, несмотря на все предпринимаемые меры, советским властям не удалось в полной мере выполнить поставленные задачи в сфере "оптимизации" социального состава интеллектуального слоя. Решающие усилия были предприняты в 20-30-х годах. В 1929 г. около 60% всего интеллектуального слоя еще составляли лица, относившиеся к нему до революции, и их дети. Однако уже к концу 30-х годов доля этой категории снизилась до 20-25%. Большевикам не удалось полностью отстранить представителей старой интеллигенции, потому что для нужд государственного выживания требовался хотя бы какой-то минимум по-настоящему образованных людей. Пришлось допустить и некоторое пополнение нового поколения интеллигенции из той же среды, кроме того, часть выходцев из старого образованного слоя смогла поступить в вузы, пробыв какое-то время в качестве рабочих.

Однако если и не удалось снизить процент выходцев из образованного слоя в составе интеллигенции до такой степени, чтобы он соответствовал удельному весу этого слоя во всем населении страны, то в целом задача создания новой, особого рода советской интеллигенции была выполнена: это была более чем на 3/4 интеллигенции в первом поколении, мало отличавшаяся по культурному уровню от массы населения. С 60-х годов, когда усилился приток в состав интеллектуального слоя детей уже советских интеллигентов, общая доля выходцев из интеллигентских семей в его составе несколько повысилась (примерно до 30%), но, медленно увеличиваясь и в дальнейшем, не превысила к 80-м годам 40-45%. В большинстве своем советский образованный слой так и остался преимущественно интеллигенцией первого поколения. Лишь в наиболее элитарной своей части (академическая среда, некоторые категории творческой интеллигенции) ее состав отличался повышенной долей потомственных интеллектуалов.

<-- НАЗАД ПО ТЕКСТУ ВПЕРЁД -->

К ОГЛАВЛЕНИЮ КНИГИ